Ангел западного окна - Страница 146

146

— Я садовник. Это моё призвание, хоть ты и видишь во мне прежде всего алхимика. Сколько уже роз пересадил я из тесного комнатного горшка на открытый грунт!..

Пройдя через ворота, мы останавливаемся перед башней.

Мой друг продолжает:

— Ты всегда интересовался королевским искусством и весьма преуспел на этом благородном поприще, — и снова лёгкая добродушная улыбка тронула иго губы, а я, вспомнив о наших алхимических спорах в Мортлейке, потупил глаза, — и потому местом приложения твоих сил станет лаборатория; в ней ты сможешь осуществлять то, к чему всю жизнь стремилась душа твоя.

Мы поднимаемся на башню… И опять то же самое чувство: вроде это башня Эльзбетштейна, а вроде и нет… Медленно привыкает моё сознание к этой игре в подмены: здесь, в заповедных зонах, символы и скрытый за ними высочайший смысл всё время меняются местами и одно просвечивает сквозь другое…

Широкие, отсвечивающие тёмным порфиром ступени винтовой лестницы ведут в хорошо знакомую мне кухню. Только куда делась старая гнилая деревянная лестница? И вот мы наверху, но что это: гигантские своды как будто прозрачны, сквозь них ночное небо средь бела дня заглядывает в эту фантастическую лабораторию, по тёмно-синим стенам которой движется вечный хоровод мерцающих созвездий, а в глубине, в недрах земных, видно, как кипят эссенции алхимического действа…

Горн раскалён как в первые дни творения. Это ли не отражение мира! Шипящее испаряется, тёмное вспыхивает, яркое тускнеет, затуманенное озаряется, чудовищные энергии разрушения, посаженные на цепь заклинаний и заключенные в кованые тигли, бурлят демоническим брожением, но мудрость реторт и печей надежно охраняет их.

— Вот твоя алхимическая кухня! Здесь ты будешь готовить золото своей страсти — золото, имя которому — солнце! Умножающий свет пользуется среди братии особыми почестями.

Величайшего наставления сподобился я. Высочайшая тайна тайн открылась мне, и снова вспыхнуло в моей душе ослепительное ледяное светило; в его лучах мгновенно сгорели те жалкие нищенские крохи карликовых человеческих представлений о великом искусстве Гермеса, которые я собирал в течение всей жизни. И лишь крошечным призрачным огоньком трепетал в моём сознании последний вопрос:

— Друг, прежде чем я навсегда перестану спрашивать, ответь мне: кем был, кто он — Ангел Западного окна?

— Эхо, ничего больше! И о своем бессмертии он говорил с полным на то правом, ибо никогда не жил, а потому и был бессмертен. Смерть не властна над тем, кто не живет. Всё, исходящее от него: знание, власть, благословение и проклятие, — исходило от вас, заклинавших его. Он — всего лишь сумма тех вопросов, знаний и магических потенций, которые жили в вас, но выо них и не помышляли. Ну, а поскольку все вы привнесли нечто в эту сумму, то явление «Ангела» было для вас откровением. Иль — это огромный магический кристалл, и каждый из вас — лучей мортлейкской пентаграммы, — глядя в обращенную к нему грань, видел отражение своего самого сокровенного, самого тайного, самого больного и мучительного, корни которого скрыты в прошлом, в царстве мёртвых, на Западе… Сколько ещё таких «Ангелов» зреет там на зелёных нивах, уходящих в бесконечную перспективу Западного окна! Воистину, имя им — легион! Людям было бы, конечно, только во благо, если б эти «спасители рода человеческого» так и оставались в царстве тлена и не проникали на их сторону, но у надежды свои шаткие мостики, свои тайные оконца… Для тебя контрабанду «Ангела» осуществлял Бартлет Грин через западное окно; это он, главарь ревенхедов, скрывался за «всемогущим Илем». Ты питал его своей психической энергией: чем больше ты мучился и страдал, тем тучнее становился он, наливаясь тяжёлой, ядовитой кровью. Но вот иссякли твои эмоции и вопросы, иссяк и он… — Гарднер кивнул на бурлящий и клокочущий хаос тиглей, колб и реторт. — Все это, как говорили мэтры Ars Sacra, лишь vinculum, лишь внешняя, видимая часть, периферия алхимического универсума. Один из наших знаменитых братьев называл всё это «аналогией». Иными словами, это посредники, медиаторы, инструменты, которые только кажутся кипящими. Внутренние их сущности, субстанции, пребывают в вечном покое. А именно ими пользуется адепт при создании своего нерукотворного шедевра. Лишь жалкие суфлёры манипулируют с внешними акциденциями, их профанической возне и обязано человечество рождением уродливого выкидыша — современной химии. Например, этот глобус: vinculum, ничего больше. Тогда и только тогда, когда твоё незнание станет совершенным, научишься ты управлять этими живыми орудиями во имя немеркнущего золота! И тогда одно прикосновение твоего животворящего перста к какой-либо точке на этом земном шарике сможет своим теплом остановить кровопролитную войну и, наоборот, своим холодом породить ураганы сметающей всё на своем пути ненависти. Так что будь осторожен со своими эмоциями!.. Ибо ошибки твои люди поставят в вину своему Богу и, разуверившись в Нём, призовут нового Западного Ангела. Ну, а за проводниками дело не станет! Как правило, контрабандистами становятся те, кто вступил на путь не будучи призванными, такие всегда плохо кончают… За примером идти далеко не надо: что случилось с одним из твоих бывших приятелей, тебе известно — он погиб, заключенный в форму «Ангела», которого сам из себя и сотворил.

— Это… всё… возложено… на меня?! — пролепетал я, раздавленный непомерной ответственностью.

Адепт невозмутимо изрекает:

— Величие человека в каждом его новом рождении в том и состоит, чтобы ничего не знать, но всё мочь. Всевышний никогда не нарушал своего слова и не смягчал его.

146