Ангел западного окна - Страница 112

112

Княгиня заметно вздрогнула. Грохочущее эхо туннеля заглушило её ответ. Вместо неё крикнул Липотин:

— Вот уж не думал, что вы, господа, вместо того чтобы наслаждаться этим сказочным полетом, будете спорить, кто из вас больше, а кто меньше боится смерти! Впрочем, какие могут быть страхи, если я с вами! Уход и появление на сцене жизни представителей нашего рода были всегда незаметными, начисто лишенными какого-либо драматизма. Это у нас наследственное!

Помедлив немного, Яна совсем тихо сказала:

— Чего бояться тому, кто идёт своим путем? Страх — это удел тех, кто пытается обмануть судьбу.

Княгиня молчала. По её застывшему в усмешке лицу пробегали быстрые, как молнии, тени, отражения лишь мне одному понятной внутренней бури. Потом она легонько коснулась плеча шофера:

— Долго мы ещё будем тащиться, Роджер?

Теперь вздрогнул я: шофера зовут Роджер?! Какое зловещее совпадение!

Труп за рулем едва заметно кивнул. Мотор уже не ревёт, а поёт. Стрелка спидометра снова прыгает на отметку «180» и, дернувшись пару раз, застывает чуть дальше, как приклеенная. Я смотрел на Яну, и мне хотелось умереть в её объятиях.

Каким образом мы за считанные минуты целыми и невредимыми проехали по почти отвесному, невероятно ухабистому подъёму к руинам Эльзбетштейна, навсегда останется для меня загадкой. Допустимо только одно-единственное объяснение: мы просто взлетели. Сумасшедший разгон и фантастически совершенная конструкция лимузина сделали чудо возможным. Во всяком случае, до нас там, наверху, автомобилей ещё не бывало.

Рабочие, опершись на лопаты и заступы, уставились на нас как на привидения, хотя сами, насквозь мокрые, окутанные белыми клубами пара, на зыбком фоне бьющих в небо гейзеров больше походили на живописную компанию гномов, чем на обычных землекопов. Притихшие, осматривали мы древние, поросшие мхом развалины; замковый парк и то искусство, с которым он был разбит, сразу бросались в глаза: отсюда, сквозь буйные заросли кустов, можно было любоваться чудесной панорамой долины с самых неожиданных ракурсов. Странный, почти романтический контраст: пышные, разросшиеся цветочные клумбы — и эти полуразрушенные стены! То и дело в зелени деревьев возникали замшелые статуи — кажется, блуждаешь в заколдованном парке какой-то капризной феи, которая обратила в камень своих провинившихся слуг и расставила их здесь, безголовых и безруких, в назидание потомкам. Идёшь дальше — и вдруг сквозь пролом в стене блеснёт далеко внизу серебряный пенящийся поток…

— Кто же поддерживает такой очаровательный беспорядок?

Этот вполне естественный вопрос, заданный кем-то из нас, повисает в недоуменном молчании.

— Разве не вы, Липотин, рассказывали нам о какой-то легенде, о хозяйке замка по имени Элизабет, которая пригубила здесь воду жизни?.. Так, кажется?..

— Да, да, кто-то однажды рассказывал мне нечто в этом роде, путаное и бессвязное, — небрежно отмахнулся Липотин, — но восстановить в памяти этот сумбур мне вряд ли удастся. Сегодня эта легенда случайно пришла мне на ум, и я в шутку, чтобы развлечь вас, упомянул о ней.

— Да, но можно спросить кого-нибудь из рабочих! — заметила княгиня.

— А это мысль!

И мы двинулись, не торопясь, по направлению к замковому двору.

Липотин достал слоновой кости портсигар, открыл его и протянул одному из рабочих.

— А кому, собственно, принадлежат эти развалины?

— Никому.

— Но ведь какой-то владелец у них должен быть!

— Никого нет. Да вы спросите у старого садовника! — буркнул землекоп и принялся так тщательно чистить щепкой свою лопату, как будто это был хирургический инструмент. Остальные, перемигнувшись, засмеялись.

Какой-то молодой парень жадно посмотрел на сигареты и, когда Липотин с готовностью протянул портсигар, пояснил:

— У него не все дома. У старика. Здесь он, похоже, за кастеляна, но ему никто за это не платит. У него не все дома. А вообще он только и делает, что копается в земле, наверное, садовник или что-то вроде того. Как будто не отсюда, чудной какой-то. Ему уже наверняка лет сто. Совсем дряхлый. Ещё мой дед пробовал с ним говорить. Никто не знает, откуда он пришел. Спросите его сами.

Словесный поток землекопа внезапно иссяк; кирки снова вонзились в землю, заработали лопаты, прокладывая водосток. Ни слова больше, нельзя было добиться от этих людей.

Мы направились к главной башне, Липотин выступал в роли проводника. Полусгнившая, обитая ржавыми коваными полосами дверь… Когда мы попытались её открыть, она отозвалась пронзительным криком, как зверь, которого внезапно вспугнули во сне. Гнилая, заплесневелая дубовая лестница — видно, когда-то её украшала искусная резьба, — вела наверх, в темноту, нарезанную падавшими из узких бойниц косыми лучами света на равные дольки.

Через открытый сводчатый проход, толстая дощатая дверь которого едва держалась на петлях, Липотин и мы вслед за ним проникли в какое-то маленькое, напоминающее кухню помещение.

Войдя, я невольно попятился…

Там, на деревянном остове, который, как это можно было заключить по свисающим полуистлевшим обрывкам кожи, служил когда-то креслом, сидел труп седовласого старца. Рядом, на ветхом очаге, — глиняный горшок с остатками молока и плесневелая корка хлеба.

Внезапно старик открыл глаза и оцепенел, не сводя с нас немигающего взгляда.

В первый момент я подумал, что это обман зрения: старик был закутан в лохмотья какой-то допотопной ливреи или униформы с золотыми позументами, на пуговицах гербы, желтая пергаментная кожа лица — немудрено было принять его за всеми забытый, мумифицированный труп.

112